Лабиринты постсоветской политики Кремля

12 июня 2010 года президент РФ Дмитрий Медведев дал поручение министру здравоохранения и социального развития Татьяне Голиковой и главе МЧС Сергею Шойгу оказать гуманитарную помощь Киргизии, в частности, медикаментами. В тот же день российский лидер провел телефонный разговор с президентом Узбекистана Исламом Каримовым. 13 июня Медведев пообщался по телефону с главой правительства народного доверия Киргизии Розой Отунбаевой. А 14 июня киргизская проблематика стала основной темой обсуждения в ходе встречи президента РФ с секретарём Совета безопасности РФ Николаем Патрушевым и генеральным секретарём ОДКБ Николаем Бордюжей.

Резкая активизация внимания Кремля к киргизскому направлению стала реакцией российского руководства на межэтнические столкновения между киргизами и узбеками на юге республики. В ночь на 11 июня в городе Ош и окрестностях были зафиксированы массовые беспорядки с человеческими жертвами. Впоследствии они перекинулись и на город Джалал-Абад, охватив две южные области страны. В этих условиях 12 июня правительство народного доверия обратилось к России с просьбой ввести миротворцев для пресечения массовых беспорядков и межэтнических столкновений. Москва ответила началом интенсивных консультаций как на двустороннем, так и многостороннем уровне.

Столкновения в Оше и Джалал-Абаде «формально» являются межнациональным конфликтом между киргизским и узбекским населением. Стороны пошли на выяснение отношений друг с другом при помощи силы. Основным мотивом для такого развития событий стали противоречия между двумя этническими группами, тлевшие с 1990 года. Причем катализатором для начала открытого противостояния выступила нестабильность центральной власти в Бишкеке. Переходный период, в ходе которого политическое управление страной находится в руках временного правительства, был использован киргизскими общинами Оша и Джалал-Абада как удобный повод для возобновления противостояния с узбеками. Руководству республики в этой обстановке приходилось лишь реагировать на возникшую угрозу по факту её последовательной эскалации. Возможностей для превентивного предотвращения конфликта у правительства народного доверия не было. Причем этому способствовал тот факт, что кабинет Отунбаевой пришел к власти, опираясь на северные регионы страны. Аналогичной поддержки на юге у него не было.

Как это ни странно, но, несмотря на высокий резонанс, конфликт на юге Киргизии не был выгоден ни одному из международных субъектов. Он способствовал ослаблению системы государственного управления и росту этнической напряженности. Бунт в Оше и Джалал-Абаде открывал путь к превращению Киргизии сначала в «слабое», а в перспективе, и в «неудавшееся» государство по образцу Афганистана. Естественно, что иметь такого нестабильного соседа не в интересах Казахстана и Узбекистана. Для обеих стран «слабая» и распадающаяся Киргизия означает неконтролируемые потоки беженцев, рост преступности и неизбежную гуманитарную катастрофу. В свою очередь, строить дела с проблемным государственным образованием не входит и в планы внешних игроков в лице РФ, США и КНР. В частности, для России и Соединенных Штатов (государств, имеющих наиболее предметные интересы на киргизском треке) рост межэтнической напряженности и ослабление временного правительства представляет угрозу пребыванию их военных объектов на киргизской территории.

Единственным субъектом, который мог бы извлечь дивиденды из ситуации в республике, являлся афганский «Талибан». Для талибов, начавших новый путь к власти в Афганистане, дестабилизация ситуации в смежном пространственном ареале — возможность для территориальной экспансии. Тем более, что она может быть обоснована защитой прав мусульманского населения. Кроме этого важно учитывать факт сотрудничества с «Талибаном» целого ряда узбекских исламистских группировок. Наиболее влиятельными среди них являются Исламское движение Узбекистана (ИДУ) и «Исламский джихад». Более чем вероятно, что они постарались бы использовать межэтнический конфликт для проведения интервенции в Ферганскую долину (с целью защиты узбекской общины) с последующим ударом по Узбекистану. Этнический фактор имеет все основания стать новым побудительным мотивом для расширения фронта активности исламистов в Центральной Азии.

В этой ситуации демонстративное невмешательство таких держав как РФ и США в ситуацию в Киргизии объясняется характером столкновений в Оше и Джалал-Абаде. Они представляли собой хотя и массовые, но достаточно стихийные и нерегулируемые народные волнения на национальной почве. Реальных симптомов к полному коллапсу органов власти в обеих областях на протяжении столкновений не наблюдалось. Бишкек, несмотря на все трудности, смог сохранить нити контроля над ситуацией в своих руках. Уже утром 11 июня в Ош были введены крупные подразделения МВД. 12 числа в городе началась специальная операция по наведению порядка. 13 июня аналогичные меры были приняты и в Джалал-Абаде. В результате 14 июня порядок был установлен в обоих городах. Участники беспорядков начали сдавать огнестрельное оружие. В этих условиях введение иностранных военных контингентов могло только спровоцировать новый виток насилия. Их присутствие на юге Киргизии местное население способно было расценить как открытую оккупацию. Ответом на неё мог стать «марш» представителей южных областей на Бишкек и новый виток борьбы за власть. Естественно, что такой сценарий не вписывался в интересы ни Москвы, ни Вашингтона. Свержение временного правительства могло открыть дорогу для принятия новым правительством решения о выдворении российской и/или американской баз с территории республики. Сохранение «просвещенного» внимания к ситуации в Киргизии при оказании гуманитарной помощи оказалось наименее «затратным» вариантом реагирования на обстановку со стороны РФ и США.

Однако нельзя сказать, что для России демонстративное невмешательство в дела Киргизии стало абсолютно выигрышным – скорее, такая позиция обнажила прогрессирующий кризис всей постсоветской политики Кремля. Ограниченное реагирование на межэтнический конфликт в республике показало, что с каждым годом Москва всё больше и больше «плутает» в лабиринтах постсоветской политики. У РФ отсутствует общее видение своего поведения на территории бывшего СССР. Предпочтение отдается не заранее разработанным схемам, а тактическому реагированию на перманентно возникающие вызовы. В результате Кремль не только не располагает возможностями для инициативного продвижения своего курса, но и постепенно все больше погружается в проблемы постсоветских государств, лишаясь возможности для диверсифицированной активности на мировой арене. Постсоветская политика России развивается по французскому сценарию, который подразумевает сужение «глобальной вовлеченности» субъекта за счет преференциальной концентрации на делах бывших колоний.

Причиной издержек активности РФ в рамках своего «ближнего круга» является то, что Москва рассматривает взаимодействие с бывшими советскими республиками как внешнюю политику, в то время как оно таковым не является. Речь идет об особом виде политической деятельности, который требует специальных навыков и умения строить диалог за пределами официальной дипломатии. Далеко не случайно, что Великобритания с 1947 по 1968 год развивала свои отношения с бывшими колониями «отдельно» от внешней политики. В Соединенном Королевстве одновременно существовали Министерство иностранных дел и Министерство по вопросам отношений со странами Содружества. Подобное разделение позволяло разводить два направления активности во внешней среде, учитывая особенности каждого из них. Аналогичной практики в РФ в настоящее время не существует. В МИД страны функционирует сразу четыре департамента стран СНГ, эффективность которых остается ограниченной. О степени анахроничности такой функциональной конструкции говорит хотя бы их привязка к СНГ — сугубо декларативному институту, утратившему реальные политико-экономические полномочия. В то же время альтернативная структура, Управление президента РФ по межрегиональным и культурным связям с зарубежными странами, входящее в состав АП, не имеет для наращивания прикладной активности на треке необходимых кадровых ресурсов.